Читаем без скачивания Мне приснилось лондонское небо. В поисках мистера Дарси - Елена Отто

чтобы получить вид на жительство. Такой путь эмиграции считался самым надёжным и продуманным. Но и муж у Анютки был мозговитый, компьютерщик, поэтому он всё ещё дома спланировал. Самоваром она его называла потому, что в Туле (читай: в Лондоне) самоваров (мужчин) было пруд пруди, и все на неё вдруг стали обращать внимание. Она внезапно стала пользоваться необыкновенной популярностью у противоположного пола и постоянно получала приглашения на чашечку кофе или «на дринк». Для этого ей даже делать ничего было не нужно – она просто широко улыбалась и часто смеялась, звонко, от души. Шла ли она в магазин за продуктами, или ждала автобуса на станции, или выходила в обеденный перерыв в ближайшую китайскую забегаловку за порцией риса с курицей – мужчины, особенно смуглые итальянцы, испанцы и латиносы, слетались, как мухи на мёд. В России она привыкла считать себя полной и оттого не попадающей под стандартные каноны красоты, здесь же она вдруг обнаружила, что её фигура, напоминающая песочные часы – восхитительная, соблазнительная, сексуальная и просто не оставляет никого безучастным. Муж, который с самого начала супружества определил ей роль домашней наседки, в чьи обязанности входило наведение чистоты и уюта в доме и ожидание супруга с горячим ужином, вовсе не обрадовался внезапной популярности жены. Может, в глубине души он и находил её фигуру соблазнительной и восхитительной, по крайней мере, приставал к ней по три раза за вечер, но вслух этого никогда не произносил, чтобы, чего доброго, не избаловать. Обнаружив, что в Лондоне жену никуда нельзя отпустить одну, чтобы к ней кто-нибудь немедленно не приклеился, он начал было устраивать сцены, обвинять её в разврате и грозился отправить домой. Чего, конечно, так и не сделал, потому что работать в Лондоне и не посылать денег на её содержание было нельзя, а посылать деньги – значит, спонсировать её выходы в свет в его отсутствие. Через два с половиной года мучений ревнивый супруг нашёл старое, как мир, решение – сделал жене ребёнка. Беременность Анютку не испортила, а, скорей, даже украсила, но желание кокетничать со всеми подряд поубавилось. Сейчас у неё шёл всего пятый месяц, и, целиком погружённая в свой новый статус, она ни о чем не беспокоилась. В отличие от других сотрудников, ей от Сусанны ничего было не нужно. Муж защищал её и материально, и документально, поэтому потеря работы ей ровным счётом ничем не грозила. Вследствие этого к работе она относилась легко, от общения с клиентами получала удовольствие, и если не бросала, то только оттого, что сидеть в одиночестве дома ей совершенно не хотелось. Когда делать было нечего, она беззастенчиво лазила в интернете, болтала по телефону с мамой, и то и дело бегала по врачам и прочим важным инстанциям. Сусанна ничего не могла с ней поделать, потому что Анютка выполняла свои обязанности добросовестно, и единственное, в чем её можно было упрекнуть – то, что своим видом она деморализовала остальной коллектив. Но если остальные сотрудники были мотивированы комиссионными с продаж, то Анютка не нуждалась в деньгах настолько, чтобы упахиваться ради лишней сотни в месяц, поэтому позволяла себе получать от работы удовольствие. Впрочем, в коллективе её любили, ибо была она добра, щедра и приветлива со всеми. Ну, любила посплетничать, хотя больше от природного любопытства и неумеренной общительности, чем от злого умысла.

Про Анастасию и Гульнару Арина узнала от Анютки, потому что сами они Арину не особо жаловали. Обе женщины приехали в Лондон к английским мужьям, обе погорели на неудачном браке, обе воспитывали мальчишек-школьников, и работа была для них путём к финансовой независимости. Разница состояла только в том, что Гульнара уже развелась со своим мужем и считалась одинокой работающей матерью, а Анастасия балансировала на грани развода, но окончательного решения принять не могла, потому что развод оставлял её у разбитого корыта. Строгие родители сказали, чтобы даже не вздумала появляться домой разведённой матерью-одиночкой, а терпела и пристраивалась к мужу, как это делает всякая порядочная русская и грузинская женщина.

Анастасии не так уж и плохо жилось, муж у неё был обеспеченный и амбициозный, жили они в отдельном доме за Лондоном, он занимался политикой, и умная яркая жена была частью его политической презентации. Как всякому политику, ему полагалось демонстрировать благополучную семью, для чего красивой жене надо было регулярно появляться на приёмах в декольтированных вечерних платьях и вести непринуждённые светские разговоры или мотаться по разным благотворительным мероприятиям, демонстрируя своего ребёнка. При этом человек он был сдержанный, неласковый и сексом занимался по расписанию. «На этой неделе секс у нас будет в четверг», – заявлял он без малейшего смущения, как человек, который привык всё планировать в своей жизни. От этой фразы кровь бросалась в лицо Анастасии, и ей хотелось хлопнуть дверью и уйти навсегда, чтобы больше не терпеть такого унижения. Женщиной она была страстной, горячей и, совсем изголодавшись по вниманию, нездоровым блеском в глазах провожала каждого мало-мальски симпатичного мужчину, но на последний шаг не решалась, потому что при публичном статусе мужа даже одна-единственная измена означала скандал и полнейший разрыв, а отступать ей было некуда.

Став гражданкой Великобритании, она, конечно, могла не бояться, что будет голодать и жить на улице, но частную школу ребёнка государство оплачивать не будет, а ребёнок был для неё всем. У неё не было ни своих денег, ни своего жилья, ни даже надёжного мужчины, который бы принял её, вздумай она уйти от мужа. К тому же, в случае измены муж мог бы запросто отобрать ребёнка, а этого она допустить не могла. Поэтому тихо страдая от сексуальной и эмоциональной неудовлетворённости, Анастасия тешила себя мечтами о побеге. Работа на Сусанну не сулила большой перспективы, но с чего-то надо было начинать. В Москве она работала в компании по продаже авиабилетов, там и познакомилась со своим английским мужем. Другой работы она не знала, поэтому вернулась в туризм. Работала она много и горячо, выплескивая нереализованную энергию и откладывая деньги на случай побега. Альтернативу она видела только в том, чтобы найти по-настоящему хорошую работу, позволяющую ей подняться до статуса мужа, чтобы противостоять ему в суде на равных и отвоевать своё право на самостоятельную жизнь и ребёнка.

Ах, если бы можно было поймать мужа на какой-нибудь измене или домашнем насилии – она была даже готова позволить ударить себя, чтобы иметь законное основание уйти от него и забрать ребёнка, но этот хладнокровный, лишённых каких-либо эмоций мужчина был не способен ни на измену, ни на побои. Обвинить его в импотенции и на этом основании получить развод было тоже нельзя, потому что, по медицинским понятиям, он импотентом не был, речь шла, скорее об уклонении от супружеских обязанностей, но обсудить своё щекотливое положение с кем-то Анастасии не позволяла гордость. Собственно, и Анютка знала все эти подробности только потому, что в один прекрасный день у Анастасии сорвало крышу, и, напившись до чёртиков, она выплеснула свои проблемы на первого попавшегося человека, о чём потом неоднократно жалела, ибо человек для хранения чужих секретов был более чем неподходящий.

С Гульнарой дела обстояли с точностью до наоборот. В какой-то момент у неё напрочь пропало влечение к мужу. Собственно, она никогда его особенно не любила, а надо было любыми путями выбираться из родной Казани, где обстоятельства складывались не самым лучшим образом. Подвернувшийся под руку ирландец стал средством передвижения. У неё к тому времени уже был ребёнок от первого брака и бывший муж, истерик и алкоголик, который никак не давал ей покоя, постоянно угрожая, что если она найдёт себе другого мужчину, он убьёт её. Поэтому уехать ей хотелось как можно дальше и спрятаться как можно надёжнее. Своего нового ирландского мужа она терпела несколько лет, даже родила ему ребёнка, но после тяжёлых родов у неё как-то пропало всяческое влечение, года полтора она ещё как-то перебивалась, но со временем муж стал раздражать просто невыносимо, ей стали противны его прикосновения, пошлости, которые он шептал ей на ухо. Ночами, как только его горячая волосатая рука ложилась ей на живот, её чуть ли